Ненаучный спор 29.02.2016 01:00

Комментарий на один комментарий

Ненаучный спор

Цитата: 1) "От рода русского" - может означать от имени. 2) Откуда тогда у нас греческие имена? 3) Вполне воз­можно, что была "мода" на имена, ведь не сек­рет, что в поме­стьях, поселениях все могли иметь одну фами­лию, также и с именами - князь иноземец - и все имена такие, как в роду князя.

Я: Может и возможно хорошо звучат, когда подразумевают под собой анализ, учет всего комплекса источников, а не од­ного из них (сравните это с миллионами комбинаций шахмат­ной пар­тии, где верная только одна).

Среди вождей русов могло бы быть сколько угодно пред­ставителей обладающих прозвищем похожим на славянское rūs‘, прибалтийско-финское rōtsi/ruotsi, скандинавское rōþ(s), греческие Ros или roussios, но дело в том, что всевозможные Авраамы, Нои, Маны, Одины, Кии, Ра­димы и Вятки – так назы­ваемые «ложные родовые предки», персо­нажи мифологиче­ского простран­ства и времени, формиро­ва­лись, что называ­ется, зад­ним чис­лом, в попытке сознания, не знакомого с на­учной кар­тиной мира, осмыслить прошлое, смо­делировать его под на­стоящее, привести столь необходимый уже где-нибудь счет родства до абстрактно-математической точки отсчета. В XΙV веке в польской хронике поя­вятся и Лех, и Чех, и Рус, эпо­нимные герои, вполне отве­чая тем же самым представле­ниям, подпитываемым очевидно также ев­ропейской христиан­ской церков­ной картиной мира, культивиро­ванной столетиями на тех же самых по сути почвах и унас­ледовавшей такие же древнееврейские мифологемы, наполнившие некогда Библию. Но с тех пор как Русь во главе с князем Олегом (оче­видно имя из доку­мента) заключили пер­вый договор с Греками прошло около 200 лет и на Руси имели видимо сравнительно четкое общее представление о происхо­ждении земли и её имени (а тут ещё русско-греческие договоры с германскими именами, не раз имевшие место признания очевидцами в русах Норман­нов) – то, что в языке скандинавов было средствами профес­сио­нально-социальной принадлежности («гребная команда», «корабель­ное товари­щество», «область корабельного за­кона»), в языке славян приобрело имен­ное значение – с «коло­кольни» восточ­ных Славян XΙ века Русь становятся (на)ро­дом. Таков, в конце концов, принцип станов­ления во­обще любых соб­ственных имен, уси­ленный в данном случае языковой эста­фетой. Поэтому ПВЛ явля­ется довольно несла­бым, для куль­турной окраины Европы едва-едва научив­шейся читать и пи­сать, «научным трудом», хотя крупицы собственной мифоло­гии, как бы стремящейся за развитой мифологией биб­лейской (эталонной и опорной для всех христианских народов, ищущих предков где-нибудь в ва­ви­лонском столпотворении) в лето­писи присутствуют. При этом однако летописец стремится вроде бы выказать того же славянского фольклорного Кия как вполне ре­ального истори­ческого дея­теля, как бы «рационали­зируя» этот образ (культурный порог между язычеством и хри­стианством мог сопровождаться такой вот «рационализацией» языческого мифа). Быть может, испод­воль, и обитание в зоне рискованного земледелия и опасном, «отрезвляющем» сосед­стве с кочев­ни­ками имело какое-то влияние на картину мира летописца. Позднее, после «сим­биоза» с кочевниками и в про­цессе куль­турной стагнации (чуть ли не стояния на месте, по сравнению с набирающим обороты Западом) разнообразные мифологемы (от «безобид­ного» старейшины Гостомысла «ду­мающего о гостях» до Пруса Августовича и героев Влесовой книги) станут гораздо попу­лярнее чего-либо естественно-ра­ционального.

Нам прекрасно известно откуда у нас греческие имена, по­скольку даже при всей сравнительной, притчей во языцех ску­дости памятников русской словесности доимперского времени длительный про­цесс обрусения греко-еврейских христианских имен отлично документирован (ср. на смену имени Руси Ру­сией и Рос(с)ией уходило от 200 до 500 лет).

Если бы имелись какие-либо веские подтверждения (Ант Хильвуд, если его имя действительно германское, выглядит достаточно одиноко, да и Венедами лето­писец-Славянин счи­тает Венецианцев, а Анты слово явно не славянское, оно гер­ман­ское, иранское или алтайское по происхождению и бес­пись­менной славянской памяти, как очевидный экзоэтноним не из­вестно совсем) того, что Славяне до­письменной поры в восточ­ной части своей ойкумены по какой-нибудь социально-культур­ной причине (то есть не менее значимой, чем усвоение христианства) носили сплошь и рядом одни германские имена, можно было бы вести речь и о «моде» (очень вероятно суще­ствование серьезного германотрофного культурного компо­нента черняховского происхождения у Антов (очевидно носи­телей пеньковской археологической культуры), но этот компо­нент также очевидно не пережил конца древнеславянской ар­хеологической эпохи (в связи со «взрывом и распадом» в во­сточноевропейской степи «Великой Болгарии») и смены куль­тур в VIII веке). При этом глубина исто­рической памяти Сла­вян ограничивалась Вол(о­)хами, изначально вероятно со зна­чением «чужаки», как у германоязычного оригинала (это даже скорее могут быть сами Германцы (интересно в связи с этим название реки Волхов в земле Словен Новгородских, по кото­рой в основном с Балтики на Русь прибывали скандинавы и имя былинного героя Волха), к примеру, Готы, чем Рим­ляне и уж тем бо­лее Кельты), Обрами (Авары) и Белыми Уграми (Ве­ликая Болгария). У Славян, во всяком случае восточных, по­хоже не было даже ро­довых генеалогических ле­генд, как у Иудеев и Германцев, со­вершенно необходимых для счета род­ства при заключении брачных союзов. Видимо не случайно ле­тописец-Киевлянин и поучители против язычества говорили о свободе половых от­ношений (по праздникам) в среде многих своих со­временников, их зверинском образе жизни и популяр­ности брака умыка­нием. У Кия совершенно отсутствует потом­ство, есть только братья с сестрой, копирующие местную киев­скую топонимику – это всё ещё весьма ранние образцы прояв­ления ранней «историче­ской па­мяти». Генетические связи Рю­рика и Игоря, приходив­шегося мужем княгине Ольге, не­сколько натя­нуты, зато у Рю­рика ока­зываются целых два брата, копирую­щие на этот раз сканди­навские фразеологизмы – это всё ещё очень славянский взгляд на «историю», побуж­дающий арха­ичное эгалитарное общество, занимающее суро­вую экологиче­скую нишу коллек­тивно «жить настоящим». Но и ничем не ог­рани­ченное сочи­нительство, фантазирование, воз­величивание «ку­гутского» прошлого древним Русским, взяв­шимся таки за перо, также не было присуще – общественное мнение, этот «предохранитель» от всякой глупости в свобод­ном обществе, стояло на страже народной памяти. Поэтому не случайно лето­писец не раз за­чем-то ссылается в своем изло­жении на аль­тернативные мнения о тех или иных историче­ских явлениях, в том числе в вопросе относительно социаль­ного статуса столь важного для него Кия.

Таким образом, трудно представить, как в обществе с такой архаичной социальной типологией, картиной мира и прошлого, а буквально родовом, в бесписьменном языческом обществе, без непо­средственного присутствия самих Германцев могла бы удержи­ваться «мода» на имена чужого языка. Стоит обратить внимание на то, как очевидно ещё в общем-то германоязыч­ные Русь, носящие отчетливо германские имена, клянутся со­гласно летописи славянскими богами, хотя наверное христиан­ский монах-Киевлянин в принципе был мало знаком со скан­динав­ской языче­ской мифологией. Очевидно, в данном случае про­изошел пе­ренос славянских реалий на более ранний этап ещё германоя­зычных Русь, словесные формулировки которых («наших до­мов надежный защитник») у славяноязычных Русь (или в сло­венском Новгороде) могли перевоплощаться в имена собст­венные (Синеус и Трувор). Скорее всего, общества позд­не­пер­вобытного, да и предклассового типа социальности во­обще с трудом перенимали на себя что-либо заведомо «чу­жое», будь эти общества германские или славянские (предпо­ложим, в лексеме Rhos Бертинских аналлов отражена сканди­навская интерпретация Славянского этнонима – hrós, hrósan «по­хвала»). И это об­стоятель­ство может быть позволяет по­нять и видимую запу­танность этимологии самого имени Руси, когда при наличии имплицит­ных намеков на «буквальный пе­ревод» даже в лето­писи, по­средством славянских лексем дру­жина «спутники» и вои-вой­ско, само слово ка­жется «апо­тро­пийно» «выравнива­ется» по славянскому корне­слову (русло, руст, ру­чей, русый «красно-золотистый»). Хотя быть мо­жет ещё само имя Свеев (от той же востребо­ванной и у Славян ин­доевропейской основы sw-o/e-), кото­рым при­надлежит и пер­вен­ство, и пер­во­очередность в обще­нии с вос­точными Славя­нами, как харак­терно для них и осо­бое внимание к скандинав­скому фор­манту roþ-, их имя давало им на­дежду на «взаимо­понимание» в гос­тях на Ау­стрвеге. Видимо редкая пред­стави­тельность в имено­слове сы­новей князя Вла­димира Свято­сла­вича герман­ских имен мо­жет также служить частной иллю­страцией про­цесса успешного пе­рехода Русь на славян­ский язык. Во вто­ром-третьем поко­лении Варяги пере­шли на сла­вянскую речь и «мода» в среде их по­томства стала исче­зать, а те скандинав­ские имена, что древ­нерусский име­нослов себе все-таки при­своил, и сейчас иногда вызывают обосно­ванные подозрения на их компиляцию со славянской лексикой («ре­бусы» герман­ских имен сложен­ные из славян­ских фор­мантов).

В каких это таких поместьях в X веке в Восточной Европе все имели одну фа­ми­лию? «Независимое безымян­ное порубе­жье» появилось только в XX веке, а не су­ществовало все­гда, тыся­челетия на пролет. Все течет, все изменяется – гово­рил муд­рец. В Англии – в одну сторону, в России – в противо­по­ложную.

Отредактировано: 07/02/2017 15:11