Ставаны 07.11.2015 13:33

Заметки на полях прочитанного (Д.А.Мачинский, НЕ­КО­ТОРЫЕ ПРЕДПОСЫЛКИ, ДВИЖУЩИЕ СИЛЫ И ИСТОРИЧЕ­СКИЙ КОНТЕКСТ СЛОЖЕНИЯ РУССКОГО ГОСУДАРСТВА В СЕРЕ­ДИНЕ VIII – СЕРЕДИНЕ XI В.)

Ставаны

… непосредственно рядом с отмеченным «плато» сущест­вует второе …

По недостатку наших знаний о прошлом в нем все время будут проявляться все новые и новые «плато».

Не следует чрезмерно преувеличивать значение «эконо­мики» (в современном смысле слова) в истории Руси-России, особенно в начальный период – VIII–X вв., во всяком случае, не рассматривать её в традициях марксизма как пресловутый «базис».

Экономика не будет никого спрашивать, хочет ли кто-ни­будь преуменьшить или преувеличить её значение. Она про­сто, как материальная составляющая нашего бытия опреде­ляет во все вре­мена, даже по ещё отсутствии капитализма и очевидного гос­подства рыночных отношений, определяет наше сознание, всевозможные институты, духовность, вне зависи­мости от того, что мы по своей ограниченности о ней себе ду­маем.

… постоянное отчуждение приобретённого богатства повы­шало общественный престиж; обмен дарами, раздача даров – по сути магичны …

Но что же это как не особый тип экономики, ещё чуждый, далекий от капиталистической. В обмене и раздаче даров опо­средованно воплощаются экономические отношения.

Первоначально он должен был выглядеть как στλαυανοί …

Допустим разрыв между популярностью стлаван (ставаны) и склаван обусловлен периодом «кочевания» ранних славян в гуннское время, разрушением культур римского времени и формирова­нием горизонта раннеславянских культур. Однако, особенности изложения у Птолемея, распомещения ставан на его карте и некоторые филологические наблюдения над син­хронной лек­сикой не мешают видеть в ставанах иранизм «хва­лимые», калькирующий или словен, или славан. Распределе­ние ставан от галиндов и су­динов, сопоставимых по размеру занимаемой территории проживания с предшествующими и многими прочими этнонимами, и вплоть до аланов создает яв­ный перекос на карте. За става­нами в результате числятся ог­ромные пространства сопоста­вимые пожалуй со всем бассей­ном Днепра, за пределами которого, помимо степного участка течения в ос­новном и обитали аланы. Столь близкое соседство и с балтами, и сразу вдруг с иранцами позволяет видеть в нем косвенное указание на иранское проис­хождение термина ста­ваны.

В отчаянии конечно, можно пытаться предугадать в «этно­нимах» Птоле­мея завуалированное чтение ставан- алан-, ана­логично Ασταβηνοι Αρειας и Ασταβηνοι Υρκανιας в Азии у него же, то есть первый «этноним» полагать так или иначе опреде­лением к чему-то последующему, но то­гда не ясен путь пере­воплощения такого чтения в эт­ноло­гизмы, а его интерпретация может предоставить ещё больше проблем.

Наиболее полно этим ранним славенам-славанам-ст(л)аванам территориально, хронологически и культурно со­ответствует культура поздней штрихованной керамики (КПШК) середины I в. до н. э. – середины III в. н. э. …

Ставанами могут оказаться любые культуры между Юго-восточной Прибалтикой и аланами, и наверное чем ближе к аланам, тем увереннее. Упоминаемые после ставан архаичные геродотовские этнонимы вполне претендуют на то что бы за­пол­нить этот пробел. Впрочем, то различие, которое выдается для нас сейчас в разнице технологического оснащения лате­низированых и не латинизированных культур лесной зоны, могло не препятствовать в то давнее время существованию лингвис­тического взаимопонимания на всем пространстве бас­сейна Днепра, если конечно не считать зарубинцев германоя­зыч­ными.

Вот если бы генетике удалось предоставить следы столь раннего, до готов, переселения германцев восточнее Вислы, но об этом пока можно только мечтать. А тем временем «ре­зультат» зарубинецкой линии развития в виде киевской и ко­лочинской культур кажется редко кем признается имеющим отношение к германской этничности, и даже напротив, многие готовы выводить славян целиком родом из киевского археоло­гического горизонта.

Исходя же из того что не только колочинская, но и пень­ковская культура обнаруживает истоки главным образом в ки­евской, следует полагать, что кто-то из этих двоих – носители КШК или киевской – являлись славянами в первую очередь, а другой лишь «в некотором смысле». Все однако усложняется тем, что трудно пока провести прямую линию преемственности от классической киевской культуры Левобережья и поречья Днепра (послужившей основой восточных раннеславянских) к западным раннеславянским культурам – корчакско-пражской и суково-дзедзицкой – если то вообще возможно и необходимо. Самыми признаваемыми пока претендентами на прародитель­ство для последних названных культур являются немногочис­ленные памятники, культурные типы западнее Днепра, скла­дывавшиеся почти непременно с участием местных постзару­бинецких культурных групп. Единственным самым существен­ным пока преимуществом теории славянской прародины в КШК остается её типологическое сходство с раннеславянскими культурами, удовлетворяющееся их одинаковым уровнем раз­ви­тия.

Возможно изначально славяне обитали совсем и не там, где мы думаем, и следы давних демосоциорных путешествий, та­ких какие проделывали кимвры и тевтоны, обнаружить пока не удается, но может археология и генетика совокупным уси­лиями когда-нибудь смогут дать нужное направление поисков.

Можно ещё пожалуй высказаться в отношении технологи­ческого аспекта проблемы археологической трудноуловимости истоков славянской культуры обеспеченной не только исчез­новением практики грунтовых погребений, но и широким но­вационным внедрением технологии наземных срубных по­строек.

Полагаю, что rosomoni/rosomani IV в. являются формой пе­редачи этносоциального термина, отражённого в шведских ис­точниках с XIII–XIV вв. в словах rotsman/rođsman ‘гребцы, мо­реплаватели’ …

Ну уж чересчур смело. Полагаться на внешнее сходство слов разведенных на сотни лет внешними источниками на бес­письменной почве не оправдано. Особенно при наличии легче все объясняющих альтернативных этимологических гипотез. Rotsman служил синонимом викинга, а синонимом чего в таком случае яв­лялся в свое время rosomon?

… у ал-Мас’уди и Ибн Хаукала имеются независимые свиде­тельства о походах руси в X в. в ту же Андалусию.

Если европейцы-франки не сразу распознали в рос-руси свеев, то тем труднее арабам было разобраться в племенной принад­лежности скандинавов, но то что русами они именуют викин­гов напавших на Севилью может служить лишним дока­затель­ством того, что название «красные, пурпурные, малино­вые (красноко­жие)», которое арабы позаимствовали по их же словам у гре­ков, последние относили прежде всего именно к скандинавам, во всяком случае в пору их активности в Вос­точной Европе (со второй половины VIII века), а потом эта ас­социация перешла на русских. Вряд ли при этом русы, ориен­тирующиеся в своей деятельности на Восточ­ную Европу, Ха­зарию, Халифат и Византию испытывали осо­бую нужду совер­шать «кругосветные» путешествия округ Ев­ропы с заходом в Севилью. «Пурпурность» севильских викин­гов лишь указывает на существование общесредиземномор­ской традиции о русах уже как минимум во второй четверти IX века. К тому же и тер­мин roþ-ruþ «гребной поход, гребной отряд» и его производ­ные судя по всему были в широком употреблении не у одних только восточных скандинавов. Правда, все же славизм русь при всех расхождениях фонологически ближе грецизму Рос, чем скандинавско-финские прототипы славизма, на что может быть и указывает популярность антропометрической характе­ристики у греков в отношении руси, при том что по рождению славизм и грецизм «пурпурные» скорее так же были незави­симыми.

… а призывают «всю русь» и Рюрика с братьями русь, чюдь, словене и кривичи.

Следовало бы воздерживаться от такого буквального чте­ния источника. Даже если какая-то русь уже проживала на востоке до руси Рюрика и не вся была изгнана вместе с ос­тальными варягами, вряд ли летописец, у которого от креще­ния Ольги до крещения Руси проходит сказочные тридцать три года, был вдруг столь фактологичен при описании событий IX века. Слишком все-таки удалены за счет бесписьменности друг от друга описываемые события и время со­ставления сочине­ния. К тому же, если бы летописец был настолько информиро­ван, то наверное мог бы выразить свое знание и более внятно.

… «Робий городок», сохранившегося в названии ближайшей речки «Робейка».

Считаю возможным предложить следующую последова­тельность метаморфоз: Робейка (название финского происхо­ждения) > Робий городок > Холопий городок.

… Владимир сажает Вышеслава в Новгороде, Изяслава в Полоцке, Святополка в Турове, Ярослава в Ростове, а Черни­гов опять не упомянут.

Рюриковичи не садились в Чернигове, потому что это была Руская земля, все ещё пока неотделимая от Киева. Владимир отсылал сы­новей посадниками в земли бывших данников, а Русская земля оставалась его столом.

И после этого происходит полное разрушение сложившейся киевско-новгородской конструкции Русского государства.

От своих истоков полития Русь представляет собой какой-то своеобразный, условно будем говорить, иерархический си­нойкизм, где очевидная самостоятельность политически под­чиненного младшего (Новгород выплачивает дань Киеву) брата (но старшего по возрасту – руская полития зарождается из Ла­доги и Невогарда-Хольмгарда-Острограда), Новгородской земли (волости, области), иногда восстанавливающего поря­док в делах старшего и его все более формализующееся пер­венство над собой, само­стоятельность Новгорода обеспечива­ется не только естественной геогра­фической удаленностью, но наверное продолжает организаци­онные принципы (вводя их с XII века в протоюридические, письменно-документально оформленные рамки) изначальной Руси, стремившейся кон­тролировать потоки «излишек производства» на как можно большей территории. В связи с чем одними своими силами ки­евские русы справиться не могли, делясь прерогативами сбора дани во Внешней Руси с новгородцами. Фактически уже к XII веку нет серьезных причин говорить о признаках какой-либо политической зависимости Новгорода от Киева, но предшест­вующие два-три столетия успели вынести отношения Новго­рода с Руской землей и рускими князьями в сферу культурной традиции (ещё при Святославе новгородцы грозились найти себе собственных князей). Эта независимость Новгорода слу­жила формиро­ванию и уникальной структуры «этнического» самосознания новгородцев (если о новом этни­ческом самосоз­нании тут уместно гово­рить при неразвитости ещё классовой стратификации общества). Скорее самосозна­ние их, как и у прочих обитателей большой киевской политии Русь было об­щинно-полисным, постепенно надстраивающимся помимо древнего славянского «этнического» (уже давно кров­нородст­венного) новым, руским, со временем воспринявшим на свой счет большую часть стереотипов славянского, добав­ляя к нему культурные достижения руской эпохи восточных славян.

Русь получила три столицы – и все на юге.

Синхронно затуханию Эпохи Викингов, где реки, подобно морю, скорее соединяли людей, чем разделяли, благодаря чему за два века собралась общевосточнославянская «конфе­дерация» Руси, в середине XI века три крупных вечевых по­лиса, разделенных крупнейшими восточнославянскими ре­ками, естественным образом «разъе­хались по собственным квартирам» (по тем же естественным причинам Новгороду было легче удерживать в младших братьях Псков и Ладогу). Сила полисогенеза (общи­ногенеза) ещё значительно превос­ходила на Руси вся­кого рода волюнта­ризм, даже княжеский.